Книга Законы безумия  - Мария Высоцкая

Я иду по коридору, наталкиваясь на непонимающие взгляды пацанов, и осознаю только одно – я единственный, кто так воспринял новость о Маринином уходе. Только я. Всех остальных совсем не смутила эта перемена. Все с первой минуты прониклись Валяевым, мысленно благодаря Марину за достойную себе смену.

Закрываю дверь директорского кабинета, морально настроившись выслушивать, какой я «плохой мальчик», а когда поворачиваюсь, вплотную прижимаюсь спиной к двери.

В кресле рядом с окном сидит Баженова. На лице каменная маска. Но даже сквозь нее я вижу, как она зла.

Валяев чмокает губами, а потом незаметно выходит в коридор.

– Где? Ты? Был? – голос отдает металлом.

– Гулял.

– Сутки?

– Забыл взять часы.

– Не хохми.

– Даже не пытаюсь. Вы зачем приехали вообще? Бросили, так имейте мужество признать.

Мама Марина вздыхает, одаривая меня нежной, понимающей улыбкой.

– Богдан, – говорит тихим, успокаивающим голосом, – я приехала, потому что хотела поговорить. Я увольняюсь, потому что мне предложили вакантное место завуча в элитном лицее. В другой ситуации я бы отказалась, но, как ты знаешь, мой отец болен, а лечение стоит немаленьких денег. Курс почти непрерывный, а вечно брать «подачки доброй воли» мы не можем, да и добра в них с каждым днем все меньше…

– Я понимаю, – пытаюсь выдавить улыбку, сожаление, хоть что-нибудь, но не могу. До одури не хочу, чтоб наша мама Марина подумала, что я ее не понимаю, что я за нее не рад. Конечно, я все понимаю, и на ее месте сто раз сделал бы так же, только вот без нее здесь опять начнется ад, для меня точно. – Я понимаю. Извините.

– Спасибо, Богдан. Ты замечательный, добрый, умный мальчик.

Она улыбается, а мне хочется удавиться.

– Вы к нам в гости только приезжайте, нам будет вас не хватать. Мне будет вас не хватать, – опускаю голову, крепче стискивая зубы. Она не должна видеть моей почти что сопливой рожи.

– Мне тоже будет тебя не хватать, Богдан, – утирает выступившие слезы.

А я замираю. Я точно слышал то, что слышал? Ей будет не хватать именно меня? Не нас, не их, а меня…

– Богдан, когда мне сказали, что ты сутки не появлялся, я очень испугалась. Я много думала, не сегодня и не вчера, а вообще… не сочти мои слова пустыми…я бы хотела тебя усыновить. Я понимаю, что ты уже взрослый, что все это слишком поздно, но я и так уже потеряла достаточно близких для меня людей, поэтому потерять тебя я просто не имею права, – вытирает скатившуюся по щеке слезинку, делая шаг в мою сторону, – не беспокойся по поводу документов, школы, я все устрою, – тараторит, подходя все ближе, – у меня много друзей, которые помогут нам сделать все это без проблем, мне нужно лишь твое согласие.

Она замирает напротив меня, а я не могу сказать и слова. Все это кажется сном, или меня до сих пор штырит от антибиотиков?! Не знаю… Марину трясет, впрочем, как и меня. Я все еще стою в дурацком ступоре и не могу пошевелиться.

– Богдан, ты скажешь что-нибудь? – она волнуется, от этого ее голос подрагивает, а ладонь ложится на мое плечо. – Я понимаю, что ты взрослый парень и, возможно, я тебе совсем чужая…

– Я согласен, – перебиваю ее, кое-как пересилив сухость во рту. Смотрю на нее сверху вниз, прижимая кулак к губам.

***

Я переехал к маме Марине за два дня до Нового года. Она настаивала сделать это раньше, но я не смог. Танюха совсем раскисла и ходила словно приведение, поэтому у меня просто не хватило совести бросить ее в таком состоянии. Хотя я и совесть – понятия довольно абстрактные. Мелковой нужно свыкнуться. Она должна понять, что нам придется расстаться, но также она должна понять и то, что я ее не бросаю. Мы также будем видеться, общаться, созваниваться…

Утром двадцать девятого декабря, когда мы с мамой Мариной навсегда покидали стены интерната, она предпочла не заходить внутрь. Сказала, что подождет снаружи у машины, потому что документы она передала Валяеву еще неделю назад, и лишний раз не хотела делать при детях акцент на том, что она меня усыновила. Как бы она ни отмахивалась глупыми ответами, я прекрасно понимал, что она чувствует свою вину перед остальными. Я ее тоже чувствую.

Меня вышли провожать мои ребята, ну и Таня, конечно.

– Давай, Мелок, – хлопаю друга по плечу.

– Давай, – Серега ухмыляется.

Танюха вытирает слезы, смотря на меня ненавидящим взглядом. Она смотрит, словно хочет прожечь во мне пару дырок, а потом резво срывается с места, забегает обратно в здание интерната. Хочу пойти за ней, но Серега перехватывает мой локоть.

– Не надо. Только хуже будет. Пусть привыкает.

Киваю. Убираю руки в карманы, тоскливо смотря на парадную дверь. Вот и все. Я столько раз представлял себе, как покину эти стены, так желал этого, а теперь нет и намека на радость.

Нет, я, конечно, рад. Очень. Я до гробовой доски благодарен маме Марине, что она вытащила меня с этого дна, но ребята остались здесь. Мелок, Крош, Танюха, Макс – все они останутся здесь.

– Богдан, пора, – на плечо ложится женская рука. Значит, она все же вышла из машины.

– Иду, – киваю, а сам еще раз пожимаю парням руки.

Мы выезжаем уже ближе к обеду. Дорогу прилично занесло снегом, а городская техника даже не чешется разгребать эти завалы.

– Все хорошо?

Кажется, не один я чувствую неловкость. Марина ерзает на сидении, постоянно поворачивая голову в мою сторону.

– Отлично. Нам долго ехать?

– Около часа, если без пробок.

Киваю, натягивая на уши наушники. За окном валит снег, а я медленно погружаюсь в сон.

***

– Богдан, иди завтракать!

Крик мамы Марины невозможно сравнить ни с чем. Он проносится через весь дом, просто проникая сквозь стены. Открываю глаза. Семь утра. Первое утро перед новой школой. Черт бы его побрал. Честно, желания идти в школу, где учатся мажорики, у меня мало, и, если б не настояние мамы Марины, я бы с удовольствием доучился в интернате. К сожалению, это было невозможно не только из-за ее настояний. Но и из-за правил. Наверное, поэтому я за анархию!

Да и новогодние каникулы показались слишком короткими, но интересными. Мы катались по Европе. Были в Праге, Лондоне, Берлине, мама Марина сказала, что поездка – это подарок к Новому году.

Странно, но я вообще не помню, когда мне последний раз что-то дарили. А если и дарили, то это сто процентов была какая-нибудь чашка, ложка, ручка…

Зеваю, лениво взъерошивая волосы ладонью. Прическа готова.

Впрыгиваю в джинсы, уже на ходу понимая, что в этом лицейчике балом правит форма. Быстро переодеваюсь, зависая перед зеркалом на пару минут. Рубашка и галстук. Пробую завязать удавку, но становлюсь похож на клоуна. Расстегиваю верхние пуговицы и максимально ослабляю галстук, стягивая его немного вниз, чтобы ворот получился небрежно распахнутым. Идеально. Закатываю рукава, выходя из комнаты.